“Услышьте голос Мариуполя” – серия историй людей, которым удалось эвакуироваться из блокадного Мариуполя. Мы продолжаем серию разговором с Оленой, выехавшей из окрестностей города ориентировочно 5-6 марта (из-за пережитого Олена не помнит точной даты).
В первый же день полномасштабного вторжения России в Украину, 24 февраля, Олена вместе с 6-летней дочерью и мужем выехала из Мариуполя в поселок в 45 километрах от города в надежде найти там убежище. Но через неделю, проведённую под постоянными обстрелами, без воды, газа, электричества и связи, стало ясно: надо бежать как можно дальше. После нескольких неудачных попыток выехать самостоятельно казалось, что шансов выбраться не осталось. Поскольку оккупанты уничтожили не только Мариуполь, но и практически всю инфраструктуру вокруг, включая дороги и мосты, выезжать пришлось полями, оминая подбитые танки и человеческие тела, лежавшие по обе стороны.
– Мы до последнего не верили. Никто из моих близких никуда не собирался. Мы только что сделали ремонт в квартире. Планировали жить в этом городе (Мариуполе. – ред.). Я работаю фотографом. 23 февраля у меня ещё была съёмка. Всё старалась улучшить людям настроение, потому что чувство тревоги было, но хотелось сеять добро и свет. Я говорила: «Да всё пройдёт, обойдётся».
24-го числа в 6 утра муж разбудил и сообщил, что началась война. Он решил поехать на работу. А мне сказал быстро собирать вещи. Мы взяли с собой два маленьких чемодана ручной клади, а в них — два костюма детских пижамных. А ещё — мой и мужа. Больше ничего не влезло. Мы выехали в село Малоянысоль (в 45-ти километрах от Мариуполя). Были там где-то до 5-6 марта. Без связи, без электричества, без отопления, без воды, в холодном доме. Мы почему-то подумали, что там безопаснее. Бомбоубежище, как у всех в деревне, — подвал с консервациями. У нас был газ в печке, но его было очень мало, потому что в один из первых дней повредили газовую трубу. Мы грелись, нагревая кастрюли, пока газ немного шипел. Пока греется кастрюля, есть пар, поэтому в комнате тепло. Мы ещё в бутылки набирали эту теплую воду, клали её в постель. Спали в одежде, изо рта шёл пар.
Моя сестра осталась в Мариуполе, не захотела уезжать из города. А она – инсулинозависимая, у неё отказывают почки. И там она без лекарства. Сейчас с ними нет связи. Я даже не знаю, что лучше — быть там без связи или знать, что твои близкие все ещё там и ты не можешь им помочь.
У нас было несколько неудачных попыток выехать из села: на блокпосту стояли военные из «ДНР», разворачивали всех обратно. О том, что 5-го или 6-го числа из Мариуполя будут выезжать колонны, мы узнали, когда те уже уехали. Думали, что кто-нибудь будет ехать на следующий день. А ведь связи нет никакой, у нас даже радио не работало. Поэтому мы просто ждали на дороге, когда поедут машины. А они не ехали. Не было ни в ту, ни в другую сторону. Где-то через три часа мимо нас всё же проехало несколько машин. Люди посоветовали двигаться в сторону Запорожья через Розовку и Федоровку.
Ближе к Розовке стали появляться танки. Люди лежали на дороге мёртвые. Я надела дочери шапку на лицо, чтобы она этого не видела. Сказала, что будем играть в игру и начала придумывать рассказы о домиках, которые я вижу. В один момент увидели грузовик, полный мёртвых людей. В открытом кузове прямо друг на друге лежали тела в форме. Мы набрали скорость, неслись мимо сгоревших танков и домов. Так доехали до моста, а оказалось, что его накануне взорвали. Повезло, что парень, находившийся за рулём, успел вовремя остановиться. Местные показали, как можно объехать. Объяснили, что сейчас так ездят. Потом мы встретили мужчину из украинской теробороны, он сказал: «Вы не бойтесь, всё хорошо, выдохните. Сейчас переедете украинский пост, следующий будет уже не наш. Там делайте всё, что они скажут».
Когда доехали до российского блокпоста, военные начали кричать и махать руками: «Прячьтесь, сейчас будет стрельба!» Мы резко свернули в сторону, заехали в какой-то двор. Оказалось, что там был детский сад города Пологи. Только забежали внутрь, раздались выстрелы. Моя дочь, которая до этого момента ни разу не плакала, спросила: «Мама, меня убьют?»
Начали сходиться местные жители. Когда они узнали, что мы из Мариуполя, стали сносить еду. Нам ничего не лезло. А они все шутили и уговаривали: «Сейчас обидимся, а ну-ка давайте ешьте, я свежие котлетки нажарила». В убежище мы познакомились с женщиной, которая была там вместе с дочерью-подростком. Она предложила переночевать у неё, а завтра вместе выехать в сторону Запорожья – там жила её мама, которую женщина хотела забрать. Впоследствии нашёлся ещё мужчина на микроавтобусе, вывозивший людей. С ним были женщины, среди которых одна беременная, а другая – с новорождённым ребёнком. Мы выехали такой колонной из трёх машин. В Пологи тогда уже вошли россияне. Я видела ту букву “Z”. Мы молились всю дорогу. Мой ребёнок выучил все молитвы, которые я знала. Нас остановили чеченцы для проверки. Было понятно, что двигаться надо медленно и не делать ничего такого, что бы им не понравилось.
Оказалось, что никаких дорог в Запорожье уже не осталось. Все мосты были разрушены. Так что тот человек, который вёл автобус, поехал первым прямо по полю. А мы уже за ним. Я не помню, сколько мы ехали. Всё это время у меня был отсчёт до дня рождения дочери. У неё он 14 марта. Я все повторяла: “Арина, я тебе обещаю: на твой день рождения никто не будет стрелять”.
Сейчас мы во Львове. Моя дочь теперь боится звука стиральной машины, но может спать, не держа мою руку. Когда добрались сюда 11 числа, я почувствовала, что мы в безопасности. Только здесь, на Западной Украине, потому что воют сирены. У нас же в селе не было сирен. Ни связи, ни предупреждений. Там ты просто засыпаешь и просыпаешься от того, что трясётся весь дом. Танки проезжают, везут огромную технику, полностью уничтожая дорогу за собой. А над тобой стреляют «Грады».
К Арининому дню рождения мы нашли и шарики, и тарелки с единорожками. Так что у моего ребёнка был торт. Хоть и замороженный, но с радугой.
На момент записи этого разговора семья Олены приехала в Западную Украину и находится в безопасности.
