Музыкальная мастерская Фединских в Крячковке

Иногда, чтобы увидеть традиции и культуру своей местности изнутри, нужен свежий взгляд постороннего человека. В селе Крячковка на Полтавщине таким человеком стал Юрий Фединский.

Юрко родился и вырос в США. Будучи ребенком, он нашел в семейной фонотеке довоенную запись капеллы бандуристов. Мелодии и голос, которые он услышал, очень сильно его зацепили. С тех самых пор он начал интересоваться кобзарством, украинской музыкой и музыкальными инструментами. Первое музыкальное образование Юрко получил в Детройте, после чего путешествовал по Америке с концертами украинской музыки. Получать второе образование он приехал уже в Украину:

— Когда я понял, что есть украинкие инструменты, инструменты, которые здесь развивались, захотелось научиться играть на одном из них. Со временем я получил такую возможность. Хорошо помню тот день, когда впервые держал в руках бандуру. Это была черниговская бандура за 50 рублей. Я даже мог себе позволить её приобрести. Это было очень сильное увлечение. Я уже не хотел продолжать тренировки по греко-римской борьбе. Я хотел пойти домой и почувствовать свою бандуру. Только потом я понял, что мой инструмент – не самый лучший. Он дешевый, но хорошо,что такие существуют – иначе я бы вообще не играл на бандуре. Сейчас я, наконец, имею честь делать хорошие инструменты. Пока что мне стыдно, что качество большинства украинских инструментов такое низкое. Но проблема в том, что их у нас мало осталось, “совки”все уничтожили. Они бы не хотели, чтобы мы сегодня об этом говорили. Они нанесли большой вред: нет ни инструментов, ни информации о том, как их делать.

До Крячковки Юрко успел пожить городской жизнью во Львове и Киеве. Когда он встретил Марию, музыкантшу из Полтавы, и женился, то решил искать, куда бы уехать из города. Семье хотелось построить собственный дом, иметь свой огород, найти друзей и заниматься совместным творчеством. Юрку очень важны люди, которые его окружают. Выбирая место, чтобы там поселиться, он выбирал не плодородные почвы и живописные виды, а, в первую очередь, хороших людей, единомышленников:

— Мы тогда выбирали между Тафийчуками в Карпатах и коллективом Древо в Крячковке. Сначала решили пожить в Крячковке, а потом уже поехали к Тафийчукам. Но тут мы уже стали участниками группы Древо. Они долго хотели, чтобы я был их продюссером, и в результате я согласился. Но я до сих пор не могу решать денежные вопросы. Это совсем не моё.

Ехать дальше, в село Верхний Буковец, где проживает известный семейный ансамбль Тафийчуков, Юрко с женой уже передумали:

— Это не так просто.Мы столько сил уже положили здесь. Почти семь лет в Крячковке. Тут останется для нас такой уголок, куда всегда можно вернуться, если мы поедем куда-то дальше. Кто знает, что будет в будущем. Пан Михайло Тафийчук жив, и я бы хотел делать с ним музыку и инструменты. Посмотрим… Сюда уже люди ко мне постоянно приезжают и рассчитывают, что я буду здесь, в мастеркой, учить их делать музыкальные инструменты. Покинуть этот пост – уж очень серьёзный шаг. Мы тут уже дома строим и мастерские сделали настоящие, а не как раньше: мастерили в сарае.

Отец Юрка частично ирландец, частично – немец, а у матери – украинские корни. Их длинный род продолжался в США:

— Я знаю, что был какой-то пра-пра-пра-Фединский из Карпат и, даже возможно, из села Яблунив. Есть прадеды из Киева. А вот прабабушкина семья – с Полтавщины. И я приехал сюда, зная, что отсюда мои предки, что это – моя земля. Я тут не гость. Кто знает, может, они были из Крячковки.

Новоселы

Крячковцы ещё не совсем привыкли к новым людям в их селе. Семью Фединских они до сих пор называют “новоселами”, несмотря на то, что скоро исполнится десять лет с тех пор, как Фединские тут поселились.

Более всего местных жителей удивляет то, что кто-то живет не по их правилам. Например, Юрко только здесь, в Крячковке, начал осваивать селькое хозяйство. Впервые взял в руки лопату и молоток. Для местных это, как минимум, странно. Соседи также не понимали, почему Юрко строит дом не так, как все тут строят, а выбирает натуральные материалы. Говорили, что дом не простоит. Сейчас они диву даются, как это “американец” не садит картошки больше, чем нужно, и почему вообще об огороде заботится Мария. Разница в восприятии и отношении к простым вещам, как видим, может быть колоссальной.

Юрко виглядит, как герой киноленты начала ХХ века. Он прекрасно говорит на украинском, но за 16 лет жизни в Украине у него все ещё не исчез американский акцент. Во время разговора он улыбается, прямо светится изнутри. Даже когда говорит о своих проблемах и о том, какой вред нанесла Украине советская оккупация.

Везде в доме – его Юрко переоборудовал из старой сельской хаты, превратив её в современное жилье в традиционном стиле – висят карточки с английскими словами. Так Юрко с Марией учат трёх своих детей английкому языку. Мария рассказывает про их домашнее обучение:

— У нас летом здесь вообще детский садик. Все дети с окрестных домов сбегаются сюда. В основном, постоянно здесь не живут, а лишь на лето приезжают из города. Жить здесь сложно, мы сейчас отвоевываем для села школу. Но та система школьного образования, которая есть в селах – неэффективна. Мы хотим создать свою, но не думаю, что нас поддержат или поймут односельчане, которые растят своих детей здесь.

Мария променяла город на село и не жалеет. Она всерьёз занялась реформированием села и даже стала для этого депутатом местного сельсовета. Она стремиться реализовать свои идеи и мечты вопреки сложной бюрократической системе.

Юрко рассказывает, что преподавал английкий язык местным детям абсолютно бесплатно. Ходило всего несколько учеников, а со временем и тех родители забрали:

— Я предлагал всем местным каждое воскресенье учить их английкому языку. И старших, и младших. Но никто не приходит, никому это не нужно. Они вообще не понимают, как это: приехал сюда я и буду учить чему-то их. Это же они должны меня учить! Я учусь, но обмен не происходит.

В Крячковке есть школа. Расположена она в стаинном панском поместье. В местном детском садике больше 20 детей, будущих школьников. Для села это достаточно много. Но школу хотят закрыть, чтобы сократить расходы из местного бюджета. Люди начали забирать своих детей из-за угрозы закрытия школы. Они считают, что лучшее образование может дать школа, где больше детей в классе, поэтому переводят своих детей в школу в соседнем селе. Фединские так не считают и не видят причин закрывать школу. Они пытались всех переубедить, что не стоит этого делать. У них уже четверо детей и их сын Мирослав недавно пошел в школу. Юрко расказывает:

— Мы говорим, что это – абсурд, что это – фиктивно,что это какие-то махинации, что Мирослав останется в школе, а они говорят, что тогда у него будет только один час обучения в день. Прекрасно: зато, Мирослав спасет школу.

Стехпор школу в Крячковке незакрывают, потому что по закону, если хоть кто-то из родителей не заберет документы своего ребенка, школа обязана функционировать:

— Родители не будут забирать документы, пока их не заставит учитель. Тут так и произошло. Мы ходили к этой учительнице и спрашивали, почему она это.

Юрко уверен, что выход они найдут в любом случае:

— В следующем году нас в школе уже будет больше, потому что подрастают девочки. Может, кто-то из родителей передумает. Мы сначала вообще хотели, чтобы Миросик учился дома. Если же дают один час дополнительно – это ещё лучше. Если закроют школу,мы будем учить их дома сами.

Музей Кобзарства

Новый проект Юрка — музей кобзарства. Он планирует собрать воедино произведения и инструменты из семейной коллекции и на средства украинской диаспоры создать в селе современный музей, куда будут приезжать туристы:

— За несколько месяцев до смерти мой дядя, который жил в эммиграции, сказал мне строить музей. И я строю. У меня огромные проблемы с финансами. Родственники говорят, какой, мол, там музей в Крячковке, там же Путин забирает все. Мы Путину ничего не отдадим.

Даже если не появятся благотворительные средства, Юрко решительно настроен построить музей, хоть он будет и значительно меньше. Реконструкции старинных украинских инструментов, которые он сделал в собственной мастерской, станут новыми выставочными образцами. Юрко считает, что такой музей необходим именно здесь, на Полтавщине:

— Я все больше убеждаюсь в том, что Полтавщина – это сердцевина Кобзарства. Говорят, что кобзарство было создано именно здесь, в городе Зиньков, под Полтавой. Но в Полтавской области нет ни одного музея кобзартва. Кто-то же должен его создать. И я готов служить, как могу. Раньше оно (кобзарство — ред.) было в другой форме: были казаки-кобзари или что-то подобное. Мы все ещё очень мало об этом знаем.

Кобзарский фестиваль

Раз в год Юрко и Мария проводят в Крячковке небольшой фестиваль «Древо Рода Кобзарского»:

— Все начиналось как лагерь для обучения моих учеников и создания кобзарского цеха в целом. Потому что есть и другие цеха: в Харькове, Львове, Киеве. У нас было пару недель, чтобы сесть и заниматься, чтобы стать лучше как институция. Но обнаружилось, что другие цеха не так сильно заинтересовались нашей акцией, потому что у них есть свои акции. Учебный лагерь мы проводили больше шести лет и уже были готовы к тому, чтобы представить наше творчество для публики. Были активисты, которым я предложил без денег сделать фестиваль. Они говорили, что это невозможно, потому что нужно разрешение, за которое кому-то надо подсунуть бабло. А я хочу все делать честно, по правилам. А где делать? А, может, здесь, в Крячковке? И мы сделали все с минимальными усилиями, ведь к лагерю мы и раньше готовились, у нас все было. Это не какой-то искусственный фестиваль – это настоящее место труда. Мы тут занимаемся музыкой и созданием инструментов. У нас уже было несколько фестивалей, и это была моя лучшая мечта, которая сбылась. Фестиваль называется «Древо Рода Кобзарского». У кобзарской традиции есть такое family tree, корни которого – традиционное кобзартво. Мы – современные ветки этого дерева, кто-то – листочки, которые только-только распукаются. Это не коммерческий фестиваль, он не для массовой публики. Конечно, мы только за, если люди придут. Но большинство из них не понимают эту программу. Им нужна водка, им нужен барабан. А какая без этого забава? Должно быть также что-то на продажу. Но есть люди из города, кторые любят к нам приезжать, люди из-за границы, которые интересуются кобзарством и украинской культурой. Они приезжают. Но я бы хотел, чтобы и мои соседи тоже пришли.

Учеба и мастерство

Юрко начал мастерить собственные инструменты просто из-за того, что у него не было своей кобзы. Для того, чтоб купить инструмент, у него не было денег. Сейчас он уже умеет делать кобзы, бандуры, торбаны, лиры и гусли:

— Тогда у меня как раз были возможности делать самому, у меня было дерево. У меня не было инструмента, и я начал делать первые кобзы. Понравился сам процесс их изготовления. В детстве я любил конструкторы Lego. А это как бы взрослые игрушки. Ты делаешь то, что ты хочешь. Я уже сделал не только кобзы и бандуры, я уже мастерю самые сложные украинские инструменты. Один из самых сложных – это торбан. Я уже и на нём играю. Но я и думаю останавливаться. Это может быть хорошая и прибыльная специальность, но, на самом деле, я сейчас не зарабатываю на этом ничего. Но я хочу делать ещё более лучшие инструменты. Бандура, которую я сейчас делаю, должна быть лучше, нежели предыдущие. Она особенная по звуку, по форме, даже по орнаменту. Предыдущие бандуры более тяжелые, у них металлические струны, а у моей будут нейлоновые. Тут очень тонкая дека. Очень резонансный инструмент. Большинство бандур делается из ивы, а эта – из клена. На этой бандуре будет возможность сжимать гриф, а не просто играть, как на арфе. Инструменты должны быть традиционные, но у нас осталось так мало традиционных инструментов, что, я считаю, можно делать инструмент еще лучшим.

Юрко с таким увлечением и любовью рассказывает о своих инструментах:

— Например, в конструкции моей бандуры много чего есть от лютни. У лютнистов до сих пор есть много информации о том, как сделать качественный резонансный инструмент. Я у них учусь. Тут у нас есть не 5 басов, а 10. Точнее, они дублированные. На украинской традиционной бандуре такоедублирование также встречается, но очень редко. Благодаря этим басам, звук будет полнее. Для мяня это момент определенного развития. Образцовые кобзарские бандуры мы уже сделали. Сейчас мы делаем определенную реконструкцию. Это должен быть именно музыкальный инструмент, а не такой, который только на стене висит. У старых кобзарей были плохие инструменты, которые плохо звучали, тяжело было играть. Это из-за того, что кобзари жили в достаточно бедной стране. В дореволюционной Росии царь враждебно относился к кобзарству. Поэтому уровень мастерства был очень низкий, судя по тем инструментам, которые сохранились. А их, к сожалению, сохранилось немного. Были ли такие изысканные образцы бандуры в те времена. Скорее всего, да.

Возможно, даже цеха были при Батурине или Глухове. У нас в Украине много вещей не производят, много дешевых, к сожалению. Украинцы умные, они говорят: “Не покупай тот Китай!” Но потом мы же сами производим что-то более худшее и более дорогое, к сожалению. А как мы можем брать на концерт какие-то дрова? Если наши предки на таком играли, то что же, и мы будем? Да, они не обращали внимание на внешний вид инструмента, это тогда было второстепенным. Но не для меня.

Мой первый инструмент – это фортепиано. Оно было у нас дома. Мне тогда было около шести лет. Первые бандуры у меня появились в 16 лет. Тогда уже мои дядя и тетя сказали, чтобы я шел учиться к Юлиану Китастому, что это будет интересно. Я очень этим увлекся. Любил диаспорские компании, потому что мы жили не в диаспоре, мы жили среди американцев. И тот дух, который витал там: дух Капеллы бандуристов, музыка и социальные связи – все это было очень интересно. И я так учился 10 лет. Потом пришло время искать что-то новое в кобзартве, и я приехал в Украину. И нашел. Сначала учился в консерватории. Но после консерватории я понял,что бльше интересуюсь самой традицией игры на бандуре. Потому что в консерватории есть советские традиции, но это совсем не козацкие традиции. Были даже такие преподаватели, которым были абсолютно не интересны кобзарские традиции. Я решил держаться от таких людей подальше. Это решение было правильным. В конерватории я узнал про существование Киевского кобзарского цеха. Это был очень интересный кружок. Я 10 лет жил с ними в Киеве, работал. Вплоть до того момента, когда снова пришло время прощаться, чтобы создать свой кобзарский уголок, где кобзартво будет таким, как я его понимаю. Я – независимый и я преподаю так, как хочу преподавать. Потому что я делаю так, как я верю, что правильно, а не так, как другие.

Как и во всех занятиях украинцев, вкобзарстве существуеткучу суеверий. Ведь суеверия – это часть традиции. Говорят, например, что женщина не может мастерить или прикасаться к инструменту. Также надо писать не только имя, а ещё какие-то молитвы на бандуре. Про молитву я считаю, что это помогает в любом случае, если искренне. Есть такой фильм “Поводырь”. Там есть такой момент, что они специально сказали: “Ага, без ‘дужки’ нет голоса, нет души у инструмента. Поэтому, мол, инструмент без дужки — это уже ни кобза, ни бандура». Я понимаю, что режиссер как раз на наши майстеркие этим обратил внимание, потому что мы дужки на свои инструменты не ставим. Для меня это – миф, суеверие. Но много мастеров бандур, кобз и лир не имеют примеров для наследования. А у скрипичных мастеров скрипок есть огромное множество. Много моментов из скрипичного мастерства перенесено в бандурное. Например, дужка. Но это совсем не обязательно, чтобы она была. Часто мастера следуют мифу вместо того, чтобы создавать хороший инструмент. Изготовление бандуры – это целый социальный процесс и большинство – это не профессиональные мастера, а аматоры. Но все это делается с любовью, и это – прекрасно. И, таким образом, есть огромный успех у нашего общества мастеров. Потому что есть также и те, кто хочет не только делать с любовью интрументы, а и стать профессиональными мастерами, делать лучший инструмент. И это прекрасно.

Одну бандуру можно делать и быстро, и долго. Я могу сделать кобзу за 2 недели, как делал когда-то. Больше я не буду так делать, потому что то – компромиссный инструмент. Но также есть потребность и в дешевых инструментах, чтоб каждый, кто хотел, мог позволить себе играть. Уже есть достаточно мастеров, которые этим занимаются. Я же хочу делать лучшие инструменты, без компромиссов по времени. Иногда это длится ну очень уж долго. Но я не тороплюсь, я не работаю под заказ, никто меня ни к чему не принуждает. Я делаю интрументы,на которых сам бы играл, и чтобы мне не было стыдно. Ведь инструменты должны звучать. Это не для стены музея. Да, они будут в новом музее некоторое время. И это хорошо, потому что я буду видеть, что инструмент стабилен, что он не двигается, не крутится, не уничтожается. Но ведь надо же чтобы кто-то на них играл, чтобы они долго служили кому-то.

У меня есть разные чертежи по кобзе, по бандуре, по торбану. Мы чаще сами их и делаем. Это точные чертежи, чтобы мы знали, как делать самые мелкие детали. Я сделал уже около 20 инструментов. Сложно сказать точно, сколько времени уходит на отдельный инструмент, потому что обычно я занимаюсь несколькими одновременно. Сейчас я мастерю и кобзу, и торбан. Это немного сложно, но у меня есть выбор на каждый день. Это также важно для вдохновения.

Материализм

— Деньги преувеличивают проблемы, а не решают их. Конечно, мне не хватает многих материальных вещей, больше которых у меня было в Америке. Например, автомобиль. Один день ты счастлив, потому что можешь ехать, а один день – грутишь, потому что машина сломалась, и ехать ты на ней не можешь. Поэтому я не верю, что счастье можно обрести благодаря материальным вещам. Философы говорят, что у нас все есть. Может быть, ты хочешь куда-то идти, а тебе туда, на самом деле, не нужно идти. Нужно остаться дома и поработать. Это и будет настоящим счастьем. В моем примере также можно найти кое-что полезное. Я хочу показать, что можна жить так, как живут украинцы. И тогда денег почти не нужно. В Америке без денег будет крайне сложно. Можно, живя за границей, передать деньги сюда, но это не лучшее решение. Если вы дейтвительно считаете себя украинцами, и если вы лидеры, представители интеллигенции, многие из которых эммигрировали, тогда именно ваша суть должна быть здесь, чтобы дейтвительно помогать, а не просто посылать денежные переводы.

Уже появились последователи Юрка Фединського, которые переезжают в Украину:

— Среди американцев, насколько я знаю, Рон Пастелан переехал на Тернопольщину, Лида Матияшик-Чорна — в Киев. В других странах также есть диаспора. Я знаю людей из Польши, которые переехали сюда, одна женщина из Франции также часто приезжает. Парень из Австрии приехал сюда делать бандуры. И он тоже хочет переезжать в Крячковку. Говорит, что окончит универитет и приедет.

Юрко завел нас в новый сельский дом, который он построилза год с нуля. В доме теперь его новая студия, где хранится несколько десятков инструментов.

— Это супер теплый дом, тут одна маленькая печь все обогреет. Ученики мои здесь живут. Мы это делали как студию для записи диска с Древо. У меня есть аппаратура для работы с другими группами: Хорея Козацька, Карпатяни. Ми робимо якісні записи. Я называю это место церковь-хата, но это также и первый музейный объект, где мы можем продемонстрировать инструменты. Это не мазанка, хоть и выглядит похоже. Это американский тюковый дом. Тюки складываются, компрессуются, потом мажется глиняно-песчаная смесь. Но я строил такой маленький домик, чтобы понять технологию, когда буду строить музей – нужен будет больший дом. И я хочу знать, будет ли она стоять. Соседи не верили: говорили, что мыши все поедят. И мыши действительно немного туда лезут. Нужно дырки закрыть и, наверное, отраву положить или котика завести, чтобы тут жил. И я уже готов делать что-то большее своими руками. Это будет дешево, тепло и достойно.

Украинская история и музыкальная традиция – это то, что движет этим человеком. Вполне вероятно, что без той пластинки из отцовской фонотеки или без черниговской бандуры за 50 рублей жизнь Юрка Фединского могла бы сложиться совсем иначе.