Большая война с РФ была ожидаемой, но 24 февраля она многих застала врасплох. Коварно продвигаясь с территории Беларуси, захватчики временно оккупировали часть Киевского Полесья, Сиверщины и Северной Слобожанщины.
Благодаря ВСУ и отважным местным партизанам в конце марта-начале апреля оккупанты сделали «жест доброй воли» и покинули эти территории. Началось восстановление регионов: разминирование, разбор завалов, ввоз гуманитарной помощи для пострадавших жителей. Журналисты, документалисты и фотографы также получили возможность посещать деоккупированные населённые пункты, чтобы фиксировать преступления российской армии, воспоминания очевидцев и осмысливать новую реальность.
Фотограф Елизавета Букреева.
Елизавета Букреева — киевский фотограф, которая с апреля 2022 года создаёт проект «Шрамы утраченной человечности». Это серия фотографий о жизни деоккупированных городов на севере Украины: детали обычной, но всё же новой рутины, которую уничтожили оккупанты, разрушенные дворы и детские площадки, люди, которые приходят в себя от последствий российской агрессии. По словам автора, её фотографии о том, как меняются лица людей, пейзажи и привычные нам вещи: «Это противопоставление: всё цветёт, возвращаются люди, а “шрамы” в городе, как снаряд, застрявший в дереве, остаются».
Публикуем фотографии Елизаветы, сделанные с начала вторжения, и её размышления о войне, фотографиях и людях
Я живу фотографией, отношусь к ней как к языку. Фотография рассказывает историю не только визуально, но и на уровне чувств, потому что люди рассматривают детали и наполняются эмоциями. Я интроверт, поэтому, благодаря языку фотографии, меня можно лучше понять.
5 утра 24 февраля, когда семья Елизаветы проснулась от звуков взрывов.
Мне тяжело возвращаться к снимкам. Нашла недавно свой военный дневник — это фотографии с первого месяца (вторжения. — ред.). Добавляла эту серию на сайт и отбирала фото для выставки. Их сложно пересматривать, хоть у меня не такой уж и травматический опыт войны. У меня все живые, никто не пострадал, были в Киеве. Но я вспоминаю себя в тот момент, все те переживания, моего младшего брата, очень боявшегося и волновавшегося в первые недели. Это сейчас мы приспособились к новой реальности, а тогда была только растерянность. Всё, что ты знал и к чему готовился, пошло не так.
Селфи Елизаветы, когда она впервые вернулась домой с тех пор, как началась полномасштабная война.
Брат Елизаветы спит на полу в первую ночь российского вторжения.
В начале полномасштабного вторжения у людей появился страх, что лишняя фотография может стать причиной ракетного удара. Раньше со мной ссорились постоянно. Нужно было объяснить людям, что я снимаю, зачем это делаю, что не хочу причинить им никакого вреда. Мне кажется, что фотографы должны это делать, чтобы менять отношение.
Причины ракетных ударов
Известно, что оккупанты брали большинство информации для корректировки обстрелов из открытых источников, поэтому местные власти и военные настойчиво просили гражданских людей не публиковать фото и видео с мест попадания раньше официальных источников.
Детская площадка в Буче.
Артиллерийский снаряд застрял в дереве. Киевское Полесье.
Например, в одном городе женщина спрашивала меня: «Что вы там снимаете, наши страдания?». Тогда я объяснила, что война ещё не закончилась, скоро зима, а у них нет квартир, и если это документировать, другие люди могут увидеть, отреагировать, помочь. Она сразу стала мягче: «Ану садись, дитя». Надо объяснять, об этом следует говорить.
Я очень многое снимаю на улицах, и теперь люди лучше относятся к фотографам, потому что поняли, что мы имеем влияние и можем привлечь внимание к их общине, достучаться до власти или организаций, которые им помогут.
Олэна везёт новые окна в свой частично разрушенный дом.
Я думаю, что роль фотографа во время войны очень важна. Если есть что сказать — сделай это, даже если ты не профессионал. Есть случаи, когда Пулитцеровскую премию получали люди, не имевшие ни одного профессионального снимка, — они просто оказались в нужное время в нужном месте. Так что если у тебя есть что заснять — будь то последствия ударов или военные преступления — что угодно — документируй, потому что это необходимо.
Пулитцеровская премия
Престижная американская награда в области литературы, журналистики, музыки и театра, основана издателем Джозефом Пулитцером. Вручается ежегодно с 1917 года.Благодаря фотографии можно доказать огромное количество преступлений оккупантов. Когда россияне обвиняли нас в том, что Буча — это постановка, спутниковые снимки быстро доказали достоверность фотографий оттуда. Какое бы количество денег российские власти не вкладывали в продвижение своих месседжей, сколько бы ни кричали, что это фейк — ни одна пропаганда не способна стереть или осквернить правду. Сопоставление обычных фото и спутниковых изображений, которые невозможно подделать, для мира работает безотказно, с такими доказательствами уже нельзя исказить действительность.
Буча
Городок под Киевом, оккупация которого стала одним из символов военных преступлений захватчиков против гражданского населения. Здесь были обнаружены первые массовые захоронения украинцев, которых предварительно пытали.Как-то я проверяла вспышку, пока настраивала камеру, и она сработала. Один мальчик очень испугался. Он довольно далеко стоял, но мигание было мощным. Попросила прощения, сказала, что это только фото. Такая была неудобная ситуация, бедный мальчик. Дети к этому миганию относятся плохо, поэтому у них даже не спрашиваю, просто не снимаю со вспышкой. А взрослых спрашиваю, обычно они соглашаются. Говорят, уже ничего не боятся.
Валентына. Россияне удерживали её и ещё около 300 жителей села почти месяц в небольшом подвале. Многие спали стоя, прислонившись к стене.
Артем и Фадей в разрушенной церкви. Лукашивка, Сиверщина.
Мальчик размахивает украинским флагом на организованном детьми блокпосте. Они останавливают машины, задают «контрольные» вопросы и дают конфету. Слобода, Сиверщина.
Сейчас всем интересны фронтовые фотографии с востока и юга, потому что это больше привлекает внимание, а здесь (на освобождённых территориях Сиверщины и Полесья. — ред.) мало кто снимает. Но люди живут с последствиями оккупации до сих пор. Все как один говорят, что больше всего боятся повторного вторжения с территории Беларуси, следят за новостями… Фотографы, ездившие в Харков и на юг страны, говорят, что визуально уничтоженные города повсюду выглядят одинаково. Я с этим не очень согласна, потому что мне кажется, что за каждым разрушением есть отдельная человеческая история. Их нельзя отождествлять.
Богдан, житель Бучи.
В серии «Шрамы потерянной человечности» меня больше цепляют портреты. Когда попадаешь в деоккупированные города, чувствуешь, как война воняет: этот гной, палёный металл, пыль, песок… А вот люди там очень приветливые, все здороваются. Они хотят поговорить о чём-то: откуда мы, как мы, что пережили, сколько стоит молоко в Киеве. Я видела этих людей не раз, мы приезжали и знали, кому нужно корм для животного привезти, кому вёдра, кому топор. Так что все портреты точно остались в памяти.
Наталя родилась в Беларуси, но купила дом в Украине. Пережила российскую оккупацию.
Свитлана возле своего многоэтажного дома. Её квартира — на пятом этаже, именно туда попала российская ракета. Горенка, Полесье.
Дмытро. Бородянка, Киевское Полесье.
Разрушенные многоэтажки зрительно впечатляют. Наверное, я помню каждую. Они обычно как бы разрезаны, можно увидеть, какие там квартиры, как люди жили. Когда-то в Бородянке я встретила женщину, которая осталась одна в доме, где целой секции нет. Она выходила вытряхивать ковер, и говорит: «Два дня назад его чистила, и опять пыль, надо чистить…». У неё нет окон, водоснабжения, газа. Ничего нет… А переживает за ковёр.
Разрушенный дом в Бородянке, Киевское Полесье.
Коврик с надписью «Добро пожаловать домой» (на английском) возле полностью разрушенной многоэтажки. Бородянка, Киевское Полесье.
Разрушенный дом с уцелевшими шкафами. Горенка, Киевское Полесье.
Сгоревшая многоэтажка в Ирпене, Киевское Полесье.
Довольно быстро я поняла, что мы не можем весь этот ужас осмыслить и пережить. Имею в виду, что психика нас защищает: всё видим, понимаем, знаем, но вполне не осознаем трагедии. Ибо просто не сможем с этим существовать. Это освободило меня как фотографа. Я понимаю: что бы я ни сняла, что бы ни показала, какое видео, книгу ни сделала, этого всего будет недостаточно.
